| Главная | Русский крест | Видео | Аудио | Стихи | Рассказы | Фото | О Николае | Храм | Другие сайты |
|
Высока ковыль-трава поля Куликова – Будто нам для вечных снов выстелен ковёр... Покидая отчий дом, мы давали слово: Лучше встретить смерть в бою, чем нести позор. Скоро поле тишины станет полем брани, Скоро ночь уйдёт долой, унося туман, Скоро копья зазвенят в чужеземном стане, И взовьётся в синеву знамя у славян! Исчерпалось до конца русское терпенье! Встанем, братья, в полный рост на земле родной! Не впервой нам принимать ратное крещенье И из пепла воскресать тоже не впервой! Наша слабость, наша рознь в прошлом остаётся, Путь раздоров и обид мы прошли сполна!.. Упаси нас впредь, Господь, меж собой бороться, Коли Родина одна нам навек дана. Пусть поможет острый меч да скакун крылатый, Не скорбите ни о чём в этот светлый час: С нами Бог, за нами Русь, наше дело свято! Кто останется в живых, тот помянет нас!
1992 год |
|
Крутится, вертится шар голубой, Уходят дни и годы. От девушки парень уходит к другой, А тут ушли народы. Что мне Украина, что мне Беларусь, Я сам по себе сильный, Но, братцы, ей-Богу, за вас молюсь, Куда же вы от России? Крутится, вертится шар голубой, Страну мы уже провертели: Кругом нищета, кругом разбой. Этого ль мы хотели? Что мне Украина, что мне Беларусь, Я сам по себе сильный, Но, братцы, ей-Богу, за вас молюсь, Куда же вы от России? Шар не крутите, будьте добры, Очень нужна передышка. Давай к москалям, хохлы и сябры! Иначе нам всем крышка! Что мне Украина, что мне Беларусь, Я сам по себе сильный, Но, братья! Ей-Богу, за вас молюсь, Куда же вы от России? Кто же мы все без России?
1992 год |
|
Добивают Россию предатели, А она всё жива, непокорная, На последнем своём издыхании Уповая на помощь Господнюю. Но спасенье придёт обязательно! Канет в лету эпоха позорная, Канет в лету эпоха страдания, Истерзавшая душу народную! Который день, который год страна моя во мгле, Как будто бедный мой народ не на своей земле. Без объявления войны нас ловко взяли в плен, Но Бог велик, и скоро мы поднимемся с колен! Поглумились над нашею славою – Всё распродано, всё в разорении, Слово "русский" теперь – запрещённое, И "Отечество" – слово запретное: Чтоб не быть нам Великой державою, Чтобы жить нам в грязи и в презрении... Поднимайся же, племя крещёное, И скажи своё слово ответное! Который день, который год страна моя во мгле, Как будто бедный мой народ не на своей земле, Без объявления войны нас ловко взяли в плен, Но Бог велик, и скоро мы поднимемся с колен! Смут великих мы видели множество И стояли над бездной глубокою, Но единством и верой Христовою Находили дорогу спасения... И тогда – трепетали ничтожества: Кто бежал в заграницу далёкую, Кто вставал под секиру суровую, А иные... просили прощения... Который день, который год страна моя во мгле, Как будто бедный мой народ не на своей земле, Без объявления войны нас ловко взяли в плен, Но Бог велик, и скоро мы поднимемся с колен!
1994 год |
|
Дверь на засовах, ружьё на стене, Время – полночный час. Что-то не спится нам в нашей стране, Страх окружает нас. Но не поможет ни дверь, ни засов, Ни это ружьё в руках, Если в вожди мы выбрали псов, Которым выгоден страх. Где вы теперь, беззаботные дни, К чьим унеслись берегам? Только гробы и пожаров огни Остались в наследство нам. Могут унизить, могут убить Без всякой твоей вины. Не хочется петь – хочется выть, Когда во главе паханы. Дверь на засовах, ружьё на стене, Время – четвёртый час. Наши глаза не сомкнулись во сне, Страх не покинул нас. Мы проживаем в несчастной стране, Не нужные никому, Где спится лишь тем, по чьей вине Эта страна в дыму. Мы проживаем в бандитской стране, Где скопище чёрных дел, Где несколько лет возрастает в цене И царствует беспредел. Выбиты двери, дыры в окне, Как раны в моей судьбе. Не спрашивай только, за что это мне, Ведь завтра придут к тебе! Дверь на засовах, ружьё на стене, Время – ни день, ни ночь. Наши глаза не сомкнутся во сне, Страх не умчится прочь. И не поможет ни дверь, ни засов, Ни это ружьё в руках, Если мы терпим бешенных псов, Которым выгоден страх!
1995 год |
|
Россия это видела не раз, Россия это знает не по книжкам, И снова эшелоны на Кавказ, И снова в пекло русские мальчишки. Позорнейшее время над страной: Ни совести, ни чести, ни отваги. Но вот стоят лицом к лицу с войной Ребята, не забывшие присяги. Поливают нас грязью газетные крысы, Жгут свои-чужие свирепым огнём. За какие ж грехи приговор нам подписан? И за что так бесславно из жизни уйдём? В своей же стране, на этой войне, В Чечне, в Чечне! Не мы хотели крови и беды, Не мы хотели этого обмана, И не за нами тянутся следы Сухуми, Приднестровья и Афгана. Не мы сгубили молодость свою, И цинковых гробов не мы просили, Но если здесь не выстоим в бою, То завтра потеряем всю Россию! Поливают нас грязью газетные крысы, Жгут свои-чужие свирепым огнём. За какие ж грехи приговор нам подписан? И за что так бесславно из жизни уйдём? В своей же стране, на этой войне, В Чечне, в Чечне! Вчерашние простые пацаны, Герои из Тамбова и Рязани, Лежат среди бездарнейшей войны С навеки удивлёнными глазами. А где-то чей-то сын ещё растёт, И мать не налюбуется на сына, Но будет час, придёт его черёд, Чтоб встать и заслонить собой Россию! Поливают нас грязью газетные крысы, Жгут свои-чужие свирепым огнём. За какие ж грехи приговор нам подписан? И за что так бесславно из жизни уйдём? В своей же стране, на этой войне, В Чечне, в Чечне!
1995 год |
|
Единения нет. Всё призывы, но нет единения, Славословья себе, а каменья – в чужой огород. О спасеньи кричим, но не будет нам, грешным, спасения, Если мы для себя не единый великий народ! Единения нет, каждый сам по себе выживает: Кто торгует, кто спит, кто ворует, кто горькую пьёт. И не знает никто, что нас всех впереди ожидает, И воскликнуть не смеет: "Мы русский единый народ!" Русаки, русаки... знать, мы всё про себя позабыли, Коль при слове "Россия" сильнее сердца не стучат, Коль на наших глазах басурмане наш дом разорили И совсем по-хозяйски нерусские речи звучат! Единения нет, единение только от Бога! Значит, надо просить, покаяньем заполнив сердца, Чтобы знамя одно, чтоб одна для народа дорога, Чтобы Вера одна, чтоб Отчизна одна – до конца! Не стесняйтесь рыдать, не стыдитесь упасть на колени Перед взором Христа, перед взорами предков упасть И молить об одном: "Единенья хотим, единенья!.." Только так победим, только так одолеем напасть!
1995 год |
|
Поставьте памятник деревне На Красной площади в Москве! Там будут старые деревья, Там будут яблоки в траве И покосившаяся хата С крыльцом, рассыпавшимся в прах, И мать убитого солдата С позорной пенсией в руках! И два горшка на частоколе, И пядь невспаханной земли, Как символ брошенного поля, Давно лежащего в пыли! И пусть поёт в тоске и боли Непротрезвевший гармонист О непонятной русской доле Под тихий плач и ветра свист! Пусть рядом робко встанут дети, Что в деревнях ещё растут, Наследство их на белом свете – Всё тот же чёрный, рабский труд! Присядут бабы на скамейку, И всё в них будет, как всегда: И сапоги, и телогрейки, И взгляд потухший, в никуда!.. Поставьте памятник деревне, Чтоб показать хотя бы раз То, как покорно, как безгневно Деревня ждёт свой смертный час! Ломали кости, рвали жилы, Но ни протестов, ни борьбы – Одно лишь "Господи, помилуй!" И вера в праведность судьбы. Поставьте памятник деревне На Красной площади в Москве... Там будут старые деревья И будут яблоки в траве...
1995 год |
|
Твоя Россия... Думая о ней, Уберегись соблазнов и обманов: Одна молитва может быть сильней, Чем целый митинг с сотней горлопанов. "За Русь, на бой!" Всё суета сует, И суетою души захлебнулись. Одна молитва! Но молитвы – нет! "На бой, за Русь!" – и снова обманулись. Твой враг не там – не на коне с копьём И не с мечом в открытом чистом поле, Он невидим, его не взять живьем Ни силою, ни криками "Доколе!" Твой враг – раскол, далёкий, вековой, И если в душах нету единенья – Ликует он, и тщетен подвиг твой На поприще "российского спасенья". Есть Вера, Бог, Отечество и ты! Лишь это русских делает народом! Решись, уйди бесовской суеты, Пусть даже "струсил!" скажут мимоходом. Уйди! И сам неистово молись, Чтоб Бог вернул и Веру, и сплоченье, Ни слёз, ни покаянья не стыдись Во имя долгожданного спасенья. Из всех краев растерзанной земли, Как нити золота, польются вверх молитвы, Чтобы до Господа, до всех святых дошли, Прося благословенья правой битвы! Тогда сама собою встанет рать, И будет вождь – один, одна – дорога, Спасется Русь... И пусть не будут знать, Что ты всё это вымолил у Бога!
1996 год |
| Вождь | Посвящается Александру Солуянову |
|
Печальны дни державного крушенья... За что нам, Господи, такие времена? Мы словно сироты. Мы ищем утешенья, Мы ищем Родину... Но где теперь она? Сгорел наш дом, дымятся головéшки, И погорельцы в ужасе молчат, И стаи мародёров в [этой] спешке Унылые руины ворошат. Сгорел наш дом – не сразу, не мгновенно, Сочился долго ядовитый дым, А мы смотрели и самозабвенно Всё спорили: мы светим иль горим? Обуглены и песни, и иконы, Труды отцов и дедов ордена, И беззаконье встало над законом, И разгулялась пришлая шпана. Споткнулась жизнь... И я сидел угрюмый В каком-то забытьи иль полусне, И все печали, страсти, страхи, думы Единой болью рвались в сердце мне. Я знал, что Бог Россию не оставит, Что, страшные мучения пройдя, Она воспрянет и себя прославит, Когда дождётся своего Вождя. И глядя на мелькающие лица, Я помнил мысль пророческую ту, Что Вождь России должен появиться, Когда нам станет всем – невмоготу! И Он – пришёл! О Нем ещё не знали, Ещё не прекратился плач и стон, Но вдруг среди унынья и печали Раздался тихий колокольный звон, И становясь всё радостней и краше, Он нас заставил головы поднять, Предзнаменуя избавленье наше И возвещая Божью благодать! Явился Вождь! Ни гнева, ни гордыни, Но меч в руке его сияет неспроста – Чтобы была земля моя отныне На веки вечные от нечисти чиста! И горе вам, плясавшим здесь недавно, Кружащим свой бесовский хоровод! Вы – пропадёте, сгинете бесславно... Явился Вождь! Его призвал – Народ!
5 июня 1997 года |
|
О вы, которые хотите Страну спасти и сохранить! Присядьте рядом, потерпите – Я так хотел поговорить! Я знаю вас не день, не месяц, Все ваши мысли и дела, С тех пор как мрачный чужебесец Отчизне сделал столько зла! Как вы, откликнувшись на беды Своей страны, своих людей, Сказали: "Станем до Победы, Да будет побеждён злодей!" Вас патриотами назвали, За вами встали и пошли, Вас, как святыни, защищали, За вас под пули попадали Во всех краях родной земли И ждали только ваше слово: "Вставай на смертный бой, страна!" Страна к тому давно готова... Но – не услышала она От вас заветного призыва, Ведь нет Героя среди вас... А вы лепечете трусливо Про то, что скоро "мщенья час". Какое мщенье? Ваше, что ли? Кому вам мстить теперь? Зачем? Вы не в тюрьме – на вольной воле, У вас ни горя, ни проблем! Вы сыты, братья-патриоты! Чего ещё желать себе? Сейчас у вас одни заботы – Топтать собратьев по борьбе, Тех, кто был вами одурманен, Пока не понял смысл простой: Поляков вёл – Иван Сусанин, А вы народ водили – свой! Так вот! Не знали вы Россию! Ведь всё равно настанет час – Найдётся Вождь, найдётся сила, Сметёт врага, но с ним – и вас! Потом рассказывайте долго Ему, Вождю из мужиков, Куда впадает наша Волга И сколько в небе облаков!
13 июня 1997 года
|
О вы, которые хотите Преобразить, испортить нас!.. Н. Н. Языков. "К ненашим" |
|
Пророки есть в Отечестве своём, Но их удел – молчать в миру жестоком, И Лермонтов, и Пушкин не о том Пророчили судьбу своим "Пророкам". Да, ниспослал Всевышний Судия Заветы избранным: "Восстань, и виждь, и внемли..." Но... Неизвестна нам судьба твоя, "Глаголом жгущий", "обходящий земли". Кто даст ходить свободно меж людей Пороки обличающим пророкам? Любая власть объявит: "Он злодей И кончит наказанием жестоким!" И будет схвачен, и в сырой подвал Он будет брошен жесткими руками, Чтоб меж людей речей не толковал И властвовать не смел над их умами! Его в темнице страшно изобьют И глаз его лишат, и дара речи, И выведут на волю, и толкнут: "Ступай, пророчествуй, свободный человече!"
1999 год |
|
Иван, не помнящий родства, – Давно бывало. И нынче истина права, Но горше стала. И наступили времена Мгновенно, сразу – "Иваном" стала вся страна, Теряя разум. Мы позабыли всех родных, Родные нравы, Теперь – на службе у чужих, Для чуждой славы. Мы равнодушны. Мы пройдём Беспечно мимо, Когда живое зло кругом Неутомимо. Когда родные родники Покрыты илом, Когда уходят старики В житье постылом. Мы в церковь благостно идём, Мы святим вербы, А в это время под огнём Сгорают сербы. Противны Ване плач и стон По сербским ранам... Одной мечты исполнен он – Стать Иоганном.
1999 год |
|
Нам кажется, мы никогда не умрём, Когда нам едва исполняется двадцать. Мы песни поём, бесшабашно живём И в девушек славных мечтаем влюбляться. Нам кажется, мы никогда не умрём... Но вот призвала нас на помощь Отчизна, И мы, опалённые страшным огнём, Стоим уже где-то меж смертью и жизнью. Меж смертью и жизнью стоят все бойцы, Стоят на войне против этой войны. И есть автомат и граната одна Да русская честь, что с рожденья дана. Мы верим, что мы никогда не умрём, Нас матери встретят и жёны, и дети. Ведь помощь придёт. Мы её подождём. Мы выстоим в этой шальной круговерти. Так надо. Мы выстоим здесь и сейчас. Нам выдержать, выдержать самую малость... Но красным становится снег возле нас, И белого снега почти не осталось. Меж смертью и жизнью стоят все бойцы. Стоят на войне против этой войны. И есть автомат и граната одна Да русская честь, что с рожденья дана. Казалось, нам: мы никогда не умрём, Но падают наши товарищи рядом. Вся рота легла под свинцовым дождём, И нам ничего уже больше не надо. Не надо подмоги, не надо наград. Ни плен, ни предательство нас не пугает. Построены все на последний парад, И рота бесшумно по Небу шагает... Теперь уж далёко от нас все бойцы, Теперь они там, где не слышно войны. Но чудится взгляд всепрощающих глаз: "Мы души свои положили за вас". "Мы души свои положили за вас". "Мы души свои положили за вас".
2002 год
|
Памяти 84-х псковских десантников 6-й роты, погибших 1 марта 2000 в бою в Чечне. Песня из кинофильма "Русская жертва" |
|
Сколько столетий вместе с Христом Крест ты несла непосильный И дорожила этим крестом, Матушка Русь-Россия. Веры святой ты не предала, Сколько бы ни страдала, И на церквах всегда купола Золотом покрывала. И никогда понять не могли Пришлые иноверцы: Сколько же сил у Русской земли, И что у неё за сердце?! А сердце твоё – это вера и крест! И если оставишь веру, Горького горя будет не счесть, Страданьям не будет меры. Весь мир, обезýмев и душу убив, Глядит на тебя, как на чудо. Так значит, когда-то Христа возлюбив, Так значит, когда-то Христа возлюбив, Россия, не стань Иудой! Раны твои всё больней и сильней, Соблазны кружат, как стаи, Но матушка-Русь, без тебя на земле Огня и тепла не станет. Пусть все побросали свои кресты И ходят во тьме без Бога, Но если спасёшься одна лишь ты, Собою спасёшь ты многих. Ведь сердце твоё – это вера и крест! И если оставишь веру, Горького горя будет не счесть, Страданьям не будет меры. Весь мир, обезýмев и душу убив, Глядит на тебя, как на чудо. Так значит, когда-то Христа возлюбив, Так значит, когда-то Христа возлюбив, Россия, не стань Иудой!
24 июня 2005 года |
|
Здравствуйте, все, кто услышит нас! Наше письмо – открытое! Пишет вам в тихий вечерний час Деревня, вами забытая! Длинные тени легли на траву, Ушли дневные заботы. Мы собрались и пишем в Москву: Быть может, услышит кто-то? Нам столько хотелось всего рассказать, Но сразу просятся строки: За что вы оставили нас умирать? Зачем же вы так жестоки? Нас будто бы нет. Мы – как дым, как туман, Ходячие тени без плоти... Родные, куда же вы без крестьян? К какой вы цели идете? Но... всё по порядку... Мы живы пока, Хоть жизнь наша еле тлеет, Хоть невзлюбила власть мужика И баб с детьми не жалеет! Мы брошены здесь. Поглядите на нас, Поймите же все, кто может: Погибнет деревня – приходит час, Но вы погибнете тоже. Будут ночами звёзды сиять Над тем, что жило когда-то, И будут поля на Руси зарастать, И рухнет последняя хата. Если теперь не желает страна Тяжкий наш труд уважить, Значит, деревня ей не нужна – Нужна земля на продажу. Нет к нам вниманья! Хозяина нет! Былого нет уваженья! Для нас он не белый, наш белый свет, – Тленье... вокруг тленье... В лихую годину, во веки веков, Когда нам враги грозили, Мы в бой посылали лучших сынов За землю и за Россию. А бабы, как кони, тянули плуги, Скрипя зубами, пахали... Родина! Слышишь ты нас? Помоги! Мы тебе всё отдали! Деревни, как лодки, ложатся на грунт, Объятые тьмой громадной. Не будет протестов, не вспыхнет бунт, "Бессмысленный и беспощадный". ... Мы очень устали... Порою ночной Нам стало нередко сниться, Как слёзы свои загребаем рукой И сеем, словно пшеницу.
2005-2006 год |
|
Вставай, народ родной страны, Вставай на смертный бой С самим слугою сатаны, Со всей его ордой! Вся эта сила чёрная Грозит нам неспроста – Идет война духовная За веру, за Христа. Давно лежит у стен Кремля Убийца и злодей, Его не приняла земля, Но принял Мавзолей, И тень его кровавая Блуждает неспроста – Готовит орды новые На веру и Христа. За веру православную Измучен наш народ. За Русь самодержавную Мы шли на эшафот. Мы сильно обескровлены, Нам надо, надо встать – Идет война духовная За веру и Христа. К спасенью путь указан нам. Благослови же нас И стань победным знаменем, Нерукотворный Спас. На бой с ордой бесовскою С молитвой на устах За Русь, за честь отцовскую, За веру и Христа. Вставай, народ родной страны, Вставай на смертный бой С самим слугою сатаны, Со всей его ордой! Вся эта сила чёрная Грозит нам неспроста – Идет война духовная За веру, за Христа. Пусть эти силы чёрные Падут у ног Христа – Идет война духовная За веру, за Христа. |
|
Вдалеке от людей, вдалеке от дорог Я в ночи заплутал, я в снегах затерялся, Но в простуженной тьме вдруг мелькнул огонёк, На мгновенье пропал и опять показался. Я побрёл на него, я поверить не мог, Что в российских полях без конца и начала Для таких же, как я, здесь горит костерок, Чтобы чья-то душа в темноте не пропала... Как спасенье, горит в темноте огонёк, Будто Бог его нам, заплутавшим, зажёг... Всем, кто сбился с пути, кто устал и продрог, Как спасенье, горит в темноте огонёк. И сидит у костра всякий разный народ, Молчаливо сидит в ожиданьи рассвета, И не хочется слов – пусть душа отдохнёт, Только б было тепло и хватало бы света. А закончится ночь, побредём не спеша, И направится каждый своею тропою. Так гори, огонёк, как России душа, Среди белого света, объятого тьмою!.. Как спасенье, горит в темноте огонёк, Будто Бог его нам, заплутавшим, зажёг... Всем, кто сбился с пути, кто устал и продрог, Как спасенье, горит в темноте огонёк.
2005 год |
|
Подошёл я к невидимой жизни черте И подвёл очень горький итог: Не оставил я душу свою в чистоте, Не сумел сохранить, не сберёг. Тихо плачет душа, как дитя по ночам, Ведь для света была рождена, Но непросто всё заново будет начать, И грехами томится она, томится она. Ангел мой, невидимый хранитель, Помоги молитвою своей И не отступись, мой покровитель, От души рыдающей моей. С юных лет она хотела света, Только я ей в этом не помог. Я грешил, не думая об этом, Хоть и знал, что есть над нами Бог. Я опять и опять буду в храм приходить, Буду каяться, слёз не тая. Дай мне, Господи, время грехи искупить, Чтоб душа не погибла моя. Ничего нет страшней вечной муки в аду, Как мы поздно порой сознаём! И себе на беду, и себе на беду Свои души на смерть предаём, на смерть предаём. Ангел мой, невидимый хранитель, Помоги молитвою своей И не отступись, мой покровитель, От души рыдающей моей. С юных лет она хотела света, Только я ей в этом не помог. Я грешил, не думая об этом, Хоть и знал, что есть над нами Бог.
2006 год |
|
Москва меня – не поняла! Москва меня – не приняла! Напрасны все желания, Напрасны все мечты... И больно мне, и стыдно мне, Слоняясь меж витринами, Тонуть в непонимании Столичной суеты. И если вы, родимые, На свет пришли разинями, То вам не будет льстить Москва "Базарно-магазинная". Она бывает разная: Заразная и грязная, Колхознику – колбасная, Куда там площадь Красная! А для меня, голодного, Она навек останется "Столово-бутербродною" С глазами деда-пьяницы.
1982 год |
|
Бывший друг пожелал И родная жена, Чтоб я взял и пропал, Чтоб я сдох от вина. И притих я тогда, Как во тьме, как в дыму, Значит, всё ерунда, Значит, жить ни к чему. Я жену обожал, Я за друга на бой, А в ответ мне кинжал И в канаву ногой. Я им душу принёс На ладонях своих – И лечу под откос Под ухмылочки их. Я по жизни бузил, Но не слыл подлецом, Так за что же в грязи И душа, и лицо? Как сдержал меня Бог У беды на краю И зачем-то сберёг Душу раненую. Hи друзья, ни родня, А чужие вполне Врачевали меня, Берегли в тишине, Чтобы был я тверёз, Чтоб забыть и поспать, И молитвами слёз Помогали мне встать. Вот смотрю пред собой: Бывший друг пробежал, Окружённый толпой, Но один, как шакал. Он Россию спасал, А друзей разбросал, Так и бегать ему Содиноченному. А жена моя, глядь, Ни с сего ни с того Быстро замуж бежать За потрёпанного. Или, может, давно Припасён был жених? Мне теперь всё равно, Я не буду про них. Вроде, был я побит, Но ни зол, ни уныл, И душа не болит. Всяк своё получил! Дай мне, Господи, сил И веди до конца! Те же, кто получил, Пусть довольствуются.
1995 год |
|
Со мной такого не бывало, Мне говорят, что я в бреду, Что ты меня околдовала И я с тобою пропаду! На мне стоит клеймо поэта, А у поэтов на Руси Так повелось: недолги лета. Мне тридцать. Господи, спаси! Поэтов нагло убивали Во все века, и всякий раз Убийц на волю отпускали Другим поэтам напоказ! Чего ж мне ждать? Всё это было: Удар ножа иль выстрел в грудь, Или подвыпивший верзила "Случайно" стукнет чем-нибудь. Самоубийств инсценировки, "Несчастный случай" – как назло... Какой цинизм! Какой сноровки Достигло это ремесло! Всегда "им" "нашей" крови мало... А мне твердят, что я в бреду, Что ты меня околдовала И я с тобою пропаду! Да эта участь мне – желанна! С тобой – хоть в пропасть! Хоть на дно! Скажи: а имя ль не Светлана Тебе с рождения дано? Ты будто соткана из света, И колдовство твоё – светло... Мне одному из всех поэтов Светло погибнуть повезло!
1996 год |
|
Мама! Родная! Если б ты знала Там, на промокшем перроне вокзала, Как тяжело моё сердце стучало, Как мою душу тоска разрывала! Я отмолчался, и ты не сказала, Только слеза по щеке пробежала. Что меня в жизни моей ожидало – Это одну лишь тебя волновало... Что со мной было? Что со мной стало? Ты не всегда и не всё понимала. Только молилась, только прощала, Только ждала – и опять провожала... Время минуты свои отсчитало – Господи, как же минут этих мало! Поезд качнулся, и ты побежала, Слёзы платком на ходу утирала... А проводница мне чай предлагала, А за окошком Россия мелькала, Снова мой путь – без конца и начала... Как я люблю тебя! Если б ты знала! Милая моя мама! |
|
Протекает по соседству Речка милая моя, Унося с собою детство В неизвестные края. Бьются волнами о камни Все мечты счастливой жизни, Только память сохраняет Детства радужные брызги. Память детства не наивна, Память детства не беспечна, Помню сладкий запах дыма У широкой русской печки. Ветхость старого сарая, Лебеду за огородом... Безотцовщина босая, Ты взрослела год за годом. Не забудется былое, Сердце рвётся на просторы, Но уходит речка детства, Ведь она впадает в море.
1981 год |
|
Разлетелись птицы нашего гнезда, Многим по дороге крылья поломали. Ну куда податься мне, ну куда, Где б меня любили, где б меня узнали? Где ты, лебедь белая, Где ты, Русь красивая? Сердце не железное Рвётся на куски. Если повстречаюсь я С твоею могилою, Сам умру, не вынесу Грусти и тоски. Воля наша вольною только с виду кажется, На земле заряжены пуля да стрела. Песня не споётся, слово не доскажется, И крестом сомкнутся два больших крыла. Где ты, лебедь белая, Где ты, Русь красивая? Сердце не железное Рвется на куски. Если повстречаюсь я С твоею могилою, Сам умру, не вынесу Грусти и тоски. Разлетелись птицы нашего гнезда, Многим по дороге крылья поломали. Ну куда податься мне, ну куда, Где б меня любили, где б меня узнали?
1983 год |
|
Улетели птицы певчие На сторонушку далёкую, Опустилася на плечи мне Грусть-тоска по ясну соколу. Что с тобою, ненаглядный мой, Что не шлешь желанной весточки? Иль не будет песни свадебной Для заплаканной невестушки? Сколько горя натерпелась я... Годы мчатся – не вернёшь назад... Где ты, молодость несмелая? Где ты, девичья руса-коса? Для кого ж ты берегла себя, Может, он с другою тешится, Эх ты, бабья долюшка-судьба – Или в омут, или вешаться... Небо грязнится воронами, Реки с кровью пополам текут – Иль бумаги похоронные К русским женщинам с войны идут? Улетели птицы певчие На сторонушку далёкую, Опустилася на плечи мне Грусть-тоска по ясну соколу.
1984 год |
|
Я в автобусе еду и глазею лениво На дороги, на тучи, на столичный народ, А народ под зонтами бежит торопливо И всё ищет чего-то – день вчерашний иль год? Всё знакомо, привычно, суетливо и спешно, Только вдруг оживляет мой скучающий взгляд Чей-то профиль унылый, чей-то профиль нездешний, Чей-то профиль застывший – в чёрной рясе до пят. То монах, укрываясь от дождя и от ветра, На пустой остановке одиноко стоит. Как навеки застыл, только еле заметно Нить намоленных четок по ладоням скользит. И задумался я о судьбе его странной: Что ж обрек он себя? Что он сделал с собой? ... И не знал я тогда, что монах безымянный Так же думал и плакал – над моею судьбой!
12 июня 1997 года |
|
Я в разлуке с Родиной бывал, Уезжал в далёкие края, Но нигде сильней не тосковал Так, как здесь, где Родина моя! Я немало видел стран чужих, Но домой быстрей спешил опять, Потому что здесь, среди своих, Мне хотелось горе горевать! Ничего я в жизни не имел, От земли не прыгал в облака, Я, как все, сквозь слёзы песни пел, И была светла моя тоска... Нет тоски по Родине, враньё! То печаль по прошлым временам. Есть тоска на Родине! Её Бог зачем-то дал с рожденья нам...
15 июня 1997 года |
| Просьба | Посвящается Александру Дубовицкому |
|
Упаду и усну, и из далей далёких услышу Плач друзей и родных и псалмы, что споют надо мной. Возликует душа, поднимаясь всё выше и выше, Как ликует невольник, бегущий из плена домой! Возликует душа от надежды на свет и спасенье, Только что её ждёт – в этой жизни узнать не дано. Я немало грешил, и не там я искал утешенье, Но прости меня, Боже: к Тебе я хотел всё равно!.. Будет путь у души, а чужое, холодное тело Повезут из Москвы в те глухие, лесные края, Где заросший погост утопает в черёмухе белой, Где родные лежат, где с родными останусь и я... Все друзья и враги, все, кого я обидел когда-то, Вы простите меня, и просить об одном вас хочу: Будет вам тяжела иль совсем безразлична утрата, Всё равно вы хоть раз помяните, поставьте свечу!..
15 июля 1997 года |
|
У людей от смеха колики: Я шоссейною дорогою Провожаю алкоголика, Непобритого, безногого. Трудно деда препроваживать: У него душа надорвана, Он горел в Рейхстаге заживо И стрелял из пушки в Бормана! У прохожих – смех дебиловый, Только мент с душой некаменной Прошипел, как ванилиновый: "Не заткнешься, будешь в камере!" И стучит протез негнущийся, И глаза – тоскливо-пьяные, И рубашка в клетку – лучшая, И медаль с портретом Сталина. Эх ты, старость непутёвая, От рассвета и до вечера У пивнушек расфасована, Не помыта, не привечена. Каждый раз тебя уважить мне – Всё одно же: пиво с воблою... Ну идём... а то сограждане Нам кивают не по-доброму. От пивка походка флотская, В голове асфальт качается... Так вот жизнь проходит скотская, А потом она кончается.
1997 год |
|
Опять дожди по всей России, В слезах оконное стекло, И день, махнув платочком синим, Уйдёт тихонько за село. Уснет в хлеву петух промокший, Уснет уставшая река, А ты уснешь намного позже – К тебе опять пришла тоска. Вся жизнь твоя – тоска и беды, Но не печалься, подожди. И скоро я домой приеду, Вот только кончатся дожди. Ты со слезами встретишь сына, Чтоб вскоре снова провожать, И будет горка апельсинов На белой скатерти лежать. Мы всё хорошее помянем И, подивясь на белый свет, Мы песню грустную затянем Про тех, кого уж рядом нет. А под конец беседы нашей Я расскажу тебе о ней – О той, что всех на свете краше, Что всех на свете мне родней. И ты подумаешь блаженно, Что всё плохое позади... Всё так и будет. Непременно! Вот только кончатся дожди...
1998 год |
|
Я выйду ночью – буду волком выть, Пусть это вызывающе и дико. Мне больно оттого, что негде жить! Мне негде жить в стране моей великой! Ведь есть берлоги даже у зверей, Выходит, я намного ниже зверя? И мне нельзя открыть своих дверей И тягостно стучать в чужие двери. Я злым бывал, и жизнь бывала зла, Висят на мне грехи, висят обманы. Но что же нет ни одного угла, Где б душу выплакать и успокоить раны? Мы выйдем ночью – и завоем все. Услышь нас, Господи, взгляни на наши лица – Уютно птице, сладко спать лисе, Так дай же нам главами приклониться...
1999 год
|
Лисицы имеют норы, и птицы небесные – гнезда; а Сын Человеческий не имеет где приклонить голову. Евангелие от Луки, 9:58 |
|
На севере земли – зима в полгода, Там есть одна великая страна, Где дикий лес вокруг, где непогода, Где звёзды крупные и синяя луна. Там волки грусть наводят голосами, Там под ногами громко снег скрипит, И редкими неяркими огнями Ночного спутника округа удивит. На сотни километров – глушь без края, Но та страна – одна на целый свет, Где бьет из-подо льда вода живая, Чудеснее которой в мире нет. Ее глоток дарует по желанью: Богатство, власть, любовное вино, Великую способность к пониманью Того, что смертному от века не дано, И мирозданья тайные глубины, И голоса всех сущих на земле, И будущего яркие картины, И прошлого, сокрытого во мгле. Вот оттого желающих немало Стремилось в эту дикую страну, Чтобы войной и силою металла Добыть воды. Хоть каплю. Хоть одну. Но... был конец нашествию любому: Лишь избранным открыт заветный ход, И в нужный час к источнику благому Их властно тайный голос призовет.
1999 год |
|
Я тихо в храм вошёл, перекрестясь, И думал я о тайне мирозданья, И не было в душе моей роптанья, Была молитвы сладостная вязь. От теплых образов лучился свет, Народу нет, но вроде бы не пусто, Лишь мужичок один в избытке чувства Бил головой лохматой о паркет. Он встал и строго глянул на меня, Как будто осуждал за прегрешенья. Я оробел, не выдержав смущенья, И вышел, тихо голову склоня. А он вослед мне басом прокричал, Что русским людям следует молиться, Что Бог из-за таких, как я, гневится, Что покаяние – начало всех начал. Так всё забылось... Но прошло три дня, И мне другой представилась картина: Тот проповедник, пьяный, как скотина, Стоял в народе, всех и вся браня. Был безобразен дикий вид его – Проклятья, слёзы, покаянья с матом, И на лице его одутловатом Людского не осталось ничего... Шли человеки, плечи опустив, Вороны на деревьях верещали. Сам Бог, должно быть, пребывал в печали, От солнца землю тучами закрыв. С тех пор я не поверю в веру тех, Кто нас настырно вере поучает, A за личиной праведной скрывает Какой-то свой неотмолимый грех.
1999 год |
|
Как из дальней и трудной дорожки Я вернусь через ночь и туман, Тихо стукну соседу в окошко И шепну, пусть захватит стакан. Чтоб родню не пугать среди ночи, Сядем в бане и водки нальём, И душа, тосковавшая очень, Насладится домашним теплом. Днём протопится банька, Будет встреча-гулянка, Будут слёзы и смех за столом, А пока понемногу Тихо выпьем с дороги И за жизнь разговор поведём. И закурит сосед молчаливо, Будет исповедь слушать мою, Как без дома бывает тоскливо В том суровом далёком краю. А потом он слегка удивится, Что я выйду берёзку обнять... И того, что со мною творится, Никогда он не сможет понять. Днём протопится банька, Будет встреча-гулянка, Будут слёзы и смех за столом, А пока понемногу Тихо выпьем с дороги И за жизнь разговор поведём.
2003 год |
|
На Киевском вокзале, в переходе, У девушки украли кошелёк, Обчистили при всём честном народе И бросились ворюги наутек. Девчушка поначалу онемела И уж потом, когда смогла понять, От горя заревела, как умела, Да так, что не могли её унять! Вот так Москва гостей сейчас встречает – Их ждут пройдохи, воры и менты... Кого-то жизнь в столице поднимает, А кто-то здесь теряет все мечты. А поезда, по расписанью строго, И всю Россию могут привезти, Ведь за Московской кольцевой дорогой Такая жизнь, что Господи, прости! Ведь за Московской кольцевой дорогой Стоят заводы, брошены поля, И чтоб не протянуть до срока ноги, Народ бежит к сиянью звёзд Кремля. И вновь Москва гостей сейчас встречает – Вновь ждут пройдохи, воры и менты... Кого-то жизнь в столице поднимает, А кто-то здесь теряет все мечты. Все говорят, что деньги здесь шальные, Здесь крутится огромный капитал. Пардон, Москва! А как же остальные? Те, кто всю жизнь и сеял, и пахал? Как быть с несправедливостью такою? Народ наш докумекал, что почём – Мы всю Россию назовем Москвою И по-московски круто заживём! Ну а пока Москва гостей встречает – Пока всё те же воры и менты... Кого-то жизнь в столице поднимает, А кто-то здесь теряет все мечты.
2003 год |
|
Среди улиц Москвы, средь людей и машин Ты себя сознаёшь в человеческом мире. День проходит, и ты совершенно один Со своею тоской остаёшься в квартире. И откуда берётся эта стерва-тоска? Почему над Россией веками летает? Чуть коснётся кого-то – и боль у виска, И душа от неё беспредельно страдает! Тоска-тоска, тяжёлая, с ухмылкой, Навалится, возьмёт за рукава, И рук хватает только до бутылки, И в стоны превращаются слова. А если вдруг, тряхнувши головою, Попробуешь ты песню затянуть, То будет песня та подобна вою, Не пой её, забудь её... забудь... Ты усядешься в поезд, в какой – всё равно, Чтоб развеять тоску на российских просторах, Но поверь, за окном будет только одно – Лишь дурные слова на бетонных заборах, Лишь осевшие избы да полей чернота, Лишь поддатый мужик погрозится рукою, Лишь унылость детей и старух нищета, Лишь глаза, как твои, с той же чёрной тоскою. Тоска-тоска, тяжёлая, с ухмылкой, Навалится, возьмёт за рукава, И рук хватает только до бутылки, И в стоны превращаются слова. А если вдруг, тряхнувши головою, Попробуешь ты песню затянуть, То будет песня та подобна вою, Не пой её, забудь её... забудь... Убежать от тоски, от бескрайних снегов, Убежать хоть куда, улететь на край света, Не иметь ни долгов, ни друзей, ни врагов, Поселиться у моря, где вечное лето. Будут биться о камни за волною волна, Будет в сердце покой от безоблачной сини... Вот тогда за тобою вернется она, Но не просто тоска, а тоска по России. Тоска-тоска, тяжёлая, с ухмылкой, Навалится, возьмёт за рукава, И рук хватает только до бутылки, И в стоны превращаются слова. А если вдруг, тряхнувши головою, Попробуешь ты песню затянуть, То будет песня та подобна вою, Не пой её, забудь её... забудь...
2003 год |
|
Среди стройных берёзок в белом ситцевом платье Ты гуляешь и можешь лишь, вздыхая, грустить: На Чеченской войне твой любимый и братья, Если что-то случится, то как пережить? Письма долго идут, очень долго и редко, Ты их снова читаешь, не стесняешься слёз. Тихо-тихо вокруг, лишь колышутся ветви, И текут по стволам слёзы белых берёз. А средь чёрных руин в одеянии чёрном, Как и ты одинока, сидит у огня По годам, как и ты, только взгляд обречённей, Ведь и братьев, и парня потеряла она. Их забрали силком и оружие дали, И в ночи увели тайной горной тропой, О свободе большой что-то им рассказали, Помолившись Аллаху, их отправили в бой. Мужики-вожаки, что же вы сотворили? И ещё сотворите много горя и бед, Сколько жён и невест вы в старух превратили Ради мнимых свобод и коротких побед. ... Стерпят женщины всё, как стерпели и это, Хоть, увы, не воротится прошлое вспять... Дай им Бог надевать платья белого цвета! Дай им Бог лишь любовные письма читать!
2003 год |
|
Сорок дней как прошло... Был со мною дружок, И не просто дружок – словно брат был со мною, Часто песню мне пел про берёзовый сок, Когда плачут берёзы весенней порою. С этой песней и с ним я немало прошла, Нам частенько везло в этом мире жестоком, Жизнь частенько была, как берёза, бела И поила нас вдоволь дурманящим соком. Сок берёзы, я помню твой вкус! Плач берёзы – наша юность хмельная, Но теперь я туда никогда не вернусь, Не берёзы, а свечи тихо плачут, сгорая. Сорок дней как прошло, как случилась беда... Мы гуляли вдвоём по пустынным аллеям, Мы вдвоём не боялись ничего, никогда... Лишь сейчас я об этом очень горько жалею. Как беспечных детей, кто-то нас подстерёг, Подло грянул в ночи чей-то мстительный выстрел, И схватился руками мой друг за висок, И на землю упал как-то тихо и быстро. Сок берёзы, я помню твой вкус! Плач берёзы – наша юность хмельная, Но теперь я туда никогда не вернусь, Не берёзы, а свечи тихо плачут, сгорая. Сорок дней, как окрасилась кровью трава, Как из глаз моих хлынули горькие слёзы, На губах его будто застыли слова, Будто он не успел мне допеть про берёзы. Сорок дней, как прошло... Был со мною дружок, И не просто дружок – словно брат был со мною... Мягкой травкой пророс на могиле песок, И листва шелестит над могилою тою. Сок берёзы, я помню твой вкус! Плач берёзы – наша юность хмельная, Но теперь я туда никогда не вернусь, Не берёзы, а свечи тихо плачут, сгорая.
2003-2004 год |
|
Он ходит вдоль вокзала, едва одет-обут, Стреляет сигарету и монету. Вокзал – его родня, вокзал – его приют, И больше никого на свете нету. Со всеми он на равных, со всеми он на "ты", И говорит он на блатном жаргоне, Его уже давно не трогают менты – Ведь нынче беспризорники в законе. Россия! У него твои глаза, В них синь твоя небесная сияет! Россия, по щеке его бежит твоя слеза, Но он об этом ничего не знает. Подать никто не хочет, народ отводит взгляд, У всех свои заботы и печали, И обойти его сторонкой норовят С опаской, чтобы вдруг не обокрали! И жмется он ночами без ласки и тепла По чердакам, вокзалам и сараям, За десять лет своих узнал он столько зла, Что мы за жизнь такого не узнаем. Россия! У него твои глаза, В них синь твоя небесная сияет! Россия, по щеке его бежит твоя слеза, Но он об этом ничего не знает. А у меня при взгляде на этих пацанов Комок от сердца к горлу подступает. Хватило бы в России ботинок и штанов, Но... доброты на это не хватает...
2004 год |
|
Нищего слепого старика По вагонам девочка водила, Маленькая детская рука Всех вокруг себя перекрестила, А старик в руках гармошку нёс И играл не очень-то умело, Но гармошка трогала до слёз – Невпопад то плакала, то пела. Две души – как две молитвы чистые, Две души – как странники в ночи. Дай вам Бог как можно меньше выстрадать, Собирая медные гроши! Затихал вагонный разговор, Люди лишь растерянно молчали, Словно никогда до этих пор Нищих по России не встречали. Но потом давали все кто мог Мятую десятку иль монету, И с поклоном: "Сохрани вас Бог" – Отвечала девочка на это. Две души – как две молитвы чистые, Две души – как странники в ночи. Дай вам Бог как можно меньше выстрадать, Собирая медные гроши! А старик послушен, как дитя, А дитя со взрослыми глазами, Вот пройдут – и пять минут спустя Их уже не будет рядом с нами. Но когда терзает душу грех – Посмотри в вагонное окошко, Там ребенок молится за всех, Рядом дед и грустная гармошка.
2004 год |
|
Я покинул свой дом, я покинул свой край И пошёл наугад по российским дорогам. Мне казалось тогда, что найду где-то рай Далеко-далеко за родимым порогом. И за горло не раз жизнь хватала меня И бросала на дно, и опять выносила, И искал я свой рай до последнего дня, Голодал, замерзал на просторах России. А в отчем доме было всем тепло, С утра дрова в печи горели, Мы всей семьей сидели за столом И всей семьей и плакали, и пели. Ах, как легко нам в юности уйти И бросить всё, не понимая, Что мы уходим по пути В другую сторону от рая. Вот стою я теперь перед домом своим – Одинокий, как перст, без родных и приюта, Слёзы жгут мне глаза, словно прошлого дым, И на сердце тоска, словно должен кому-то. И безжизненно окна мне в душу глядят, Как пустые глаза, без огня и упрёка... Но я знаю, что сам, сам во всём виноват – Это я был жесток, а не жизнь к нам жестока. А в отчем доме было всем тепло, С утра дрова в печи горели, Мы всей семьей сидели за столом И всей семьей и плакали, и пели. Ах, как легко нам в юности уйти И бросить всё, не понимая, Что мы уходим по пути В другую сторону от рая.
2004 год |
|
Молодой паренёк, уходя на войну, За околицей с девушкой нежно простился... Иль от пули погиб, или сгинул в плену, Но к любимой своей так и не возвратился. Отгремела война и вернула солдат, И наладилась мирная жизнь понемногу... Только девушка та год за годом подряд Каждый день выходила смотреть на дорогу. За великую верность, за печаль и страдания Создал Бог удивительный синий цветок – Придорожное ожидание – И рассеял его вдоль российских дорог. У любви и у верности нет поры увядания, Синева лепестков – как небес благодать! Придорожное ожидание – Это ждёт вас невеста, жена или мать. А мужчины уходят за родимый порог, Как и прежде, не зная, что их ждёт за порогом: Кто опять на войну, а кого – "воронок" Увезет в неизвестность по разбитым дорогам. Продолжается жизнь, снова годы летят, Снова солнце сменяют дожди и метели... Только женщины вдаль всё глядят и глядят, Как столетья назад точно так же глядели... За великую верность, за печаль и страдания Создал Бог удивительный синий цветок – Придорожное ожидание – И рассеял его вдоль российских дорог. У любви и у верности нет поры увядания, Синева лепестков – как небес благодать! Придорожное ожидание – Это ждёт вас невеста, жена или мать.
2004 год |
|
За рекою в лесу с детства помню криницу, Там вода холодна даже в жаркие дни. Как же хочется мне той водицы напиться И упасть на траву, и забыться в тени! Но нельзя мне домой, не пускают заборы, Не пускает мой срок, чтоб он сдох поскорей, Не пускают крутые уральские горы Мне водицы попить из криницы моей. А ночами мне снится та родная криница, Я склоняюсь над ней, и гляжусь я в неё, Но уже не хочу ни попить, ни умыться, Потому что не вижу отраженье своё. Ах, как гнал я судьбу – за колючку, на нары, Никогда в том не видя великой беды, И не знал, что приходят ночные кошмары От желанья попить родниковой воды... Это всё ерунда, это нервы, конечно, Ведь на зоне в тоске дни за днями идут, И на зоне от тяжкой печали сердечной Лишь гнилую болотную воду дают. А ночами мне снится та родная криница, Я склоняюсь над ней, и гляжусь я в неё, Но уже не хочу ни попить, ни умыться, Потому что не вижу отраженье своё. Я разгадывать сны никогда не старался, Но ведь каждую ночь снится эта фигня! Может быть, я на воле для всех потерялся? Может быть, там давно схоронили меня? И, наверное, тиной затянулась криница, И тропинка лесная вся покрылась травой... Помолитесь, кто может за меня помолиться, Потому что живой я, живой я, живой! Пусть опять мне приснится та родная криница, И склонюсь я над ней, погляжусь я в неё. Не хочу я попить, не хочу я умыться, А хочу лишь увидеть отраженье своё.
2003 год |
|
Я смотрю за тюремную стену, А на кленах багрянец опять. Все мы тленны, конечно же, тленны: Время – жить и пора – умирать. Вижу я за угрюмыми стенами Поседевшие пряди берёз... Все мы тленны, конечно же, тленны, И сжимается сердце до слёз. Осень, осень, неба прозрачная высь, Осень, осень, нам от тебя не спастись, Осень, осень, мне б синевой подышать, Только на вольную волю Мне не уйти, не сбежать... Трепет листьев на желтой осине От предчувствия злых холодов, Перед осенью все мы бессильны, Как под грузом прошедших годов. Красным каплям на тонкой рябине Суждено в белый снег опадать... Перед вечностью все мы бессильны, В силах мы лишь любить и страдать. Осень, осень, неба прозрачная высь, Осень, осень, нам от тебя не спастись, Осень, осень, мне б синевой подышать, Только на вольную волю Мне не уйти, не сбежать...
2004 год |
|
Каждый вечер на воле приятно ложиться в постель: Не шмонают менты, и не мучают ночью кошмары, А у нас над тайгой озверевшая воет метель, И не хочется спать, и не хочется снова на нары. Чифирнём. Помолчим. Ведь сегодня от нас унесли Моего корешка, грубо бросив его на носилки. И сейчас его хата – два метра промёрзлой земли, И табличка без слов, только цифры на свежей могилке. Зековское кладбище посреди тайги – Лишь таблички с номером в холмиках могил. Ни креста, ни имени, только номер твой, Словно срок мотаешь ты, словно ты живой. И уже у Господа ждёт душа суда, Но останки бренные с зоны никуда. Здесь теперь прописан ты, хоть пройдут века, И сотрётся временем след от номерка. Кто приедет сюда? Кто решится могилу искать В непролазной тайге, на какой-то заброшенной зоне? И получит вдова или, может быть, старая мать Лишь письмо, что такой-то скончался и был похоронен. Ничего не боюсь, не жалею почти ни о чём, Пусть сума, пусть тюрьма, пусть этапы и пусть расставанья... Но храни меня Бог оказаться на кладбище том – Без креста, без молитвы, без имени, без покаянья. Зековское кладбище посреди тайги – Лишь таблички с номером в холмиках могил. Ни креста, ни имени, только номер твой, Словно срок мотаешь ты, словно ты живой. И уже у Господа ждёт душа суда, Но останки бренные с зоны никуда. Здесь теперь прописан ты, хоть пройдут века, И сотрётся временем след от номерка.
2004 год |
|
Тяжко в камере время до утра коротать, И слова из письма пляшут перед глазами – Написала сестра, что спивается мать, И письмо окропила своими слезами. Написала, что маме не могут помочь, Что ни просьбы не действуют, ни уговоры И спивается мать, и отчаялась дочь, Ну а сын их и брат – за высоким забором. Что же, мама, с тобой? Что мне делать теперь? Ведь не скоро я вырвусь на вольную волю, Мне не скоро откроют железную дверь, Чем же скрасить сейчас твою горькую долю? Ты жила лишь для нас, ты ночей не спала, Ты по жизни тянула нелёгкую ношу, Ты одна, как смогла, всех детей подняла, Неужели же я просто так тебя брошу? ... Утром после развода я уйду на рывок, Обойду вертухаев и лесные засады И тебя обниму и услышу: "Сынок!" – Больше мне ничего в этой жизни не надо. Тяжко в камере время до утра коротать. Ну а если не так что-то выйдет со мною, То прости ты меня, моя бедная мать, Что я был непутевым, что не был с тобою.
2005 год |
| Ожидание | Посвящается Н. Перовой |
|
Давит... потолок! Но настанет день – Отсчитают срок и откроют дверь. Тихо выйду я – настороженный, Будет мир вокруг – новорожденный! Не в тюрьме я был, где – не знаю сам, Но часы прошли по чужим часам. Где же взять билет, чтоб в свой личный час Через столько лет я увидел – Вас? Как я долго ждал, но не в этом суть: Вот стоит вокзал, вот лежит мой путь, Подойду я к Вам, обниму я Вас Под прицелами любопытных глаз... Вы по-прежнему та же, нежная, Та же синь очей безмятежная, Те же локоны золотых волос! Одинокая... и своя... до слёз. Не согрелись мы у чужих огней, Сколько ж надо нам, чтобы стать умней? Ведь не просто так – обручённые, Друг на друга мы – обречённые! Давит... потолок! Но настанет день – Отсчитают срок и откроют дверь. ... Или сбудется то пророчество, Что мой вечный крест – одиночество...
1985 год |
|
Прощаясь, ты смотрела на меня, Как Ярославна, с Игорем прощаясь, Когда он сел на белого коня, С дружиной на погибель отправляясь. Я уходил не в бой, не на войну, Но взгляд твой был такой наполнен болью, Что я теперь, куда бы ни взглянул, Лишь синий взгляд твой вижу пред собою. Так женщины смотрели на Руси, Когда навек любимого теряли, Когда, устав просить и голосить, Без сожаленья косы постригали. Но в монастырь, родная, не спеши, Ведь я вернусь однажды на рассвете. Душа моя – в тебе, а без души Какой мне смысл блуждать на белом свете?.. Я знаю, я уверен в том, что ждёшь, Предчувствия не властны над тобою Ведь я вернусь! Пусть это будет в дождь. Я от дождя и холода укрою. Я знаю, я уверен, – ни к чему С такой тоской прощатся однолюбам. Ведь я вернусь и крепко обниму И поцелую в дрогнувшие губы. Прощаясь, ты смотрела на меня, Как Ярославна, князя провожая, И с этого мучительного дня Вся жизнь моя мне без тебя чужая. Я точно знаю этот женский взгляд И что он на Руси обозначает, Но я вернусь, хоть приползу, назад, И в этом мне никто не помешает...
1995 год |
|
Если б были теперь только холод и слякоть, Но сияет весенний безоблачный день! Почему же, скажи, мне так хочется плакать В эту пору, когда зацветает сирень? Я когда-то ломал эти ветки сирени... Что же сделать, чтоб всё повторилось опять? Чтоб к тебе прибежать и упасть на колени, И обнять, и уже никому не отдать! Ты хранила меня, ты была мне спасеньем, Может быть, для меня одного рождена! Почему же, скажи, под цветущей сиренью Оказалась однажды не ты, а она? Если б были теперь лишь снега да морозы, Но ликует весна, отогнав холода, И в глазах всё стоят запоздалые слёзы, Потому что не быть мне с тобой... никогда...
19 июня 1997 года |
|
Когда ты шла к пророчице седой, Каких ты слов нелестных ожидала? Что я распутный, грешный, молодой? И что в ответ пророчица сказала? "Я знаю всё. А ты венчайся с ним, Имей детей, и в этом – Божья воля, И будешь ты, как он тобой, храним, Он успокоится, твой неспокойный Коля..." С тех пор, в душе слова её храня, Ты про себя судьбу свою решала, Ты пристально смотрела на меня И постоянно как бы примеряла: Всё так иль нет? Хорош иль не хорош? И в чём тут смысл? И в чём тут Провиденье? А я, дурак, гремел, как медный грош, Но я тогда без всякого сомненья Любил тебя, хоть есть моя вина Перед тобой, да больше перед Богом... * * * Ты мне сказала: "Проживу одна!" Ты дальше говорила мне о многом: Про все мои грехи, про ложь мою, Про все обиды и непокаянье... Поверь! Я всё смиренно признаю. Я признаю, но после расставанья. Ужасный смысл мне чудится теперь! Ведь ты меня не только не любила, А от того пророчества, поверь, Моим грехом себя огородила! И оправдалась: "Вот! Не суждено!" И будешь жить – сама себе награда... Но всё моё теперь лишь мне дано, И про грехи б тебе со мной не надо!
1997 год |